Читаю и...мороз по коже. По этому поводу воспоминание. Было это в 94-м году. Это глава из моих журналистских воспоминаний, которые никак не могу написать (лень). Текст довольно большой. Наверное, в один пост не войдет...
«ПАРАШЮТЫ РВАНУЛИ И ПРИНЯЛИ ВЕС…»
Человек должен в жизни попробовать все, ну, или почти все. Особенно мужчина. Особенно журналист.
Прыгнуть с парашютом я мечтал давно, однако осуществить свою мечту сильно не стремился. Вероятно, догадываетесь, почему. Но не зря говорят: бойся желаний, ибо они исполняются. И вот «хмурым осенним утром» я стою возле вертолета на летном поле училища штурманов. За плечами – основной парашют, на груди запасной…
Впрочем, рассказ о своем первом (и единственном?) прыжке я начну издалека – с купания в проруби.
Уже больше десяти лет я дружу с «оптималистами». Оптималисты пропагандируют трезвый образ жизни, отказ от курения, раздельное питание, купаются в проруби, чистят время от времени свой организм. Кстати, я тоже несколько раз проходил у них чистку организма, но это, опять же, другая тема. Клуб «Оптималист» располагается в жилом доме на самом берегу озера Смолино. Кромка воды в двадцати метрах от крыльца. Каждую зиму здесь готовят прорубь. Ежедневно сюда приходят и даже приезжают издалека купаться десятки челябинцев. Но особенно много народу в проруби и вокруг нее 19-го января – на Крещение. От грудничков до старцев, приходят семьями, приезжают на автобусах. Семь лет назад в этот день (сейчас уже почти 20 лет ПРИМ. АВТ.)и я решил впервые в жизни искупаться, ну и, конечно, сделать про это репортаж. Было градусов двадцать мороза, без ветра, ясно, солнечно. Репортаж получился хороший, с плеском воды, с моими нарочито громкими охами и ахами. И после того раза я стал купаться в проруби регулярно. И каждый год, вдохновленные моими рассказами, впервые едут купаться со мной все новые и новые знакомые. В 96-м году одним из моих «крестников по ледяной купели» стал Володя Филичкин.
«-- Но если я искупаюсь в проруби, - сказал он мне, - то Вы, Сергей Васильевич, пообещайте, что прыгните с парашютом!» Пришлось пообещать. Причем, это было записано на пленку и прозвучало по радио на всю область. Мог ли я тогда предположить, что обещание мне придется выполнить через девять месяцев, и к чему все это приведет.
В сентябре мне звонит Филичкин: скоро ЧВАКУШ (военное училище штурманов) отмечает какой-то юбилей, будет праздничная программа. А накануне некоторых журналистов, в том числе его и меня, руководство училища приглашает пообщаться в неформальной обстановке… у них в бане. Отлично попарились, душевно пообщались, и там, за рюмкой чая нас пригласили вместе с курсантами прыгнуть с парашютом.
- Согласны?—Конечно! А когда прыгать?—Завтра.
На следующий день встал пораньше, оделся по-спортивному, взял магнитофон «Репортер» - и за руль своего «Иж-Комби». Было пасмурно, ветрено, шел снежок, мела поземка.
На КПП были предупреждены, пропустили сразу. Доехал до летного поля. Никого!
«А может быть, никого и не будет, все отменили?” - трусливо предположило мое первое Я в надежде, что я сей же час сяду за руль и уеду обратно домой. «Давай подождем еще полчасика», - предложило второе Я …
Через полчаса стали подтягиваться «парашютисты». Из журналистов, «тренировавшихся» накануне в бане, оказался только я. Приехал и Филичкин, но для него этот прыжок был …цать каким-то. Нас, «первенцев», было трое или четверо, причем, одному – сыну бывшего летчика -- пятнадцать лет. Нас решили пропустить первым рейсом.
Пока собирались, совещались, я начал работать, записывать будущий репортаж.
Стали надевать парашюты. И вдруг оказывается, что мне парашюта не досталось. Только сейчас, по прошествии лет, вдруг, дошло: наверное, мой ангел-хранитель еще раз предупреждал меня: «А может, не надо, а?» Но тогда я эту помеху воспринял по-другому: опять дьявол-искуситель проверяет меня на прочность, вот еще один, последний шанс отступить, соблюдая приличия. Ну уж нет! Дайте мне парашют!
Рядом, прямо на поле, курсанты складывали парашюты для прыжка. Один из них мне и выделили.
Вы видели когда-нибудь, как запрягают лошадь? Такой лошадью чувствовал я себя, когда на меня нахлобучили основной и запасной парашюты и стали застегивать, затягивать, завязывать – на спине, на плечах, подмышками, между ног…Но в результате я почувствовал себя единым целым с парашютами. Подумал: а может, взять «Репортер» в вертолет, да и прыгнуть с ним. Но, посоветовавшись с «опытными товарищами», решил не рисковать магнитофоном, отдал его одному из офицеров, остающихся на земле. Но с условием – отдать мне магнитофон сразу же, в первые секунды после приземления.
Инструктаж был минимальным (вероятно, те, кто отвечал за прыжки, были абсолютно уверены в нашей полной компетентности). Нам показали, где находится кольцо запасного парашюта, как и куда нужно дергать, если не раскроется основной. Подлетел вертолет. Мы – в шеренгу по одному в его раскрытые двери. Нам сказали, что прыгать будем с высоты шестьсот метров. Приземлиться должны в том же месте, откуда взлетели. Ветер довольно сильный, десант будет относить, но это уже искусство пилотов – выбросить нас так, чтобы потом долго не искать.
Всех парашютистов сразу прицепили фалом (по-моему, это так называется?) к проволоке. Это чтобы не дергать кольцо, основной парашют должен раскрыться сам, автоматически.
Полет был недолгим, запомнился только сильный грохот вертолета, мы стоим тесно друг за другом, цепляясь за что-то твердое и железное. И вот нам кричат, что набрана нужная высота, пора прыгать. Открывается дверь. Я стою третьим или четвертым. Вижу, как один за другим проваливаются вниз впереди стоящие. И вот я в проеме, смотрю вниз, на землю. До нее всего-то 600 метров. Раздумывать некогда, страха уже нет. Развожу руки в стороны и грудью падаю на воздух, на ветер. Говорили, что до раскрытия парашюта должно пройти три секунды. Но мне почему-то показалось, что в свободном падении я был всего мгновение, и почувствовать-то ничего не успел, а уже рывок вверх. Мгновение – и я удобно сижу среди строп, а надо мной – белый купол парашюта. И это все?! Как-то даже обидно стало, что все так быстро и легко. Глупый я глупый, не знал тогда, что все самое-самое впереди. А точнее сказать – внизу.
А пока я, балдея от того, что совершил, от того, что парашют раскрылся, что-то кричу, пою и рассматриваю предполагаемое место приземления. Вертолетчики – настоящие асы, выбросили так, что ветер (достаточно сильный, особенно здесь, наверху) несет нас прямо на летное поле. Вот я уже различаю группы людей, которые нас провожали в полет, вижу несколько машин, среди которых и мой голубой «Иж». Ветер дует в лицо. Не знаю, с чего мне взбрело в голову, что так приземляться неправильно, и я, вспомнив советы банных инструкторов, вполне грамотно, руками за стропы крест-накрест, разворачиваю себя на сто восемьдесят градусов, к ветру спиной. Этого, как мне сказали потом, ни в коем случае делать нельзя было. Лечу. И, оказывается, очень быстро лечу. Можно сказать, падаю. Земля, которая казалась далеко внизу, приближается быстрее и быстрее. Все делаю так, как не раз видел в кино, как советовали опытные: ноги вместе, немного согнуты в коленях. Но если бы я накануне сделал хотя бы несколько тренировочных прыжков с вышки или просто попрыгал с какой-нибудь небольшой высоты, то, наверное, был бы лучше готов к встрече с матушкой-землей. А так «матушка» превратилась в злую мачеху.
Потом я много раз возвращался мысленно к этой секунде и думал: что же я сделал неправильно. Видимо, в момент касания, ноги у меня были расслаблены, а не упруго-напряженными, как это бывает обычно при любом прыжке.
Сильнейший удар ступнями о землю! Правая нога подворачивается внутрь, и я, кажется, слышу хруст. Падаю, и меня еще метров десять тащит по земле, пока купол парашюта совсем не складывается. В обеих ногах ужасная боль. Лежу на земле, ко мне подбегают и отдают родной «Репортер».
Вот так, лежа на животе, включаю магнитофон на запись и со стонами продолжаю наговаривать свой репортаж. Говорю про «радость полета», про удачное приземление, «правда, ноги немного больно, но ничего страшного, просто отшиб, все скоро пройдет». Встаю и продолжаю работать. Все больше хромаю. Левая нога отошла, а вот правая – чувствую, как ей все теснее в ботинке. Снимаю его, один из офицеров училища туго перебинтовывает заметно опухшую ступню и успокаивает: ничего, мол, страшного, так часто бывает. На ночь компресс из, пардон, мочи, и утром – как огурчик.
Пятнадцатилетний пацан, с которым вместе прыгали, снова надевает парашют. Понравилось, решил прыгнуть еще. Филичкин тоже пошел на повтор. А я заканчиваю записывать свой репортаж. Ходить все труднее, на ногу ступать практически не могу. Со всеми прощаюсь, сажусь за руль.
Ехать – от ЧВАКУШа до конца северо-запада – километров десять. Через пару километров понял, что тормозить правой ногой не могу – больно. Попробовал левой, и чуть не врезался лбом в ветровое стекло, ведь левая нога привыкла к тугой педали сцепления. Включил «аварийку» - и не спеша по первому ряду.
У подъезда из машины пришлось вылезать на четвереньках. Рухнул на диван, ногу вверх. По мере увеличения ступни уменьшалась вера в то, что «все нормально, пройдет». Пришлось поддержать свой оптимизм двумя таблетками анальгина. Потом приехал Андрей Меркурьев на нашей служебной «Волге» и повез меня в больницу скорой помощи.
Домой из больницы я вернулся только через 10 дней. А на работу вышел только… через три месяца.
Снимок показал, что в правой ноге у меня сломаны три плюсневые кости (тоненькие такие, которые идут к пальцам), и к тому же со смещением. Часа через два мне сделали операцию, косточки сложили, а чтобы они не развалились, в ступню сбоку засунули две спицы.
Хотите верьте, хотите нет, но воспоминания об операции очень даже приятные. Единственный, пожалуй, неприятный момент – это когда пришлось час или полтора лежать совсем голым под тонкой простынкой в ожидании операции. Холодно. Но настроение было приподнятым. Нога после анальгина не болела, пленка с записями была отправлена на радио, через несколько дней репортаж о прыжке должен был выйти в эфир. Я испытывал «чувство глубокого удовлетворения» оттого, что смог. А операция, три кости – все это мелкие неприятности. На операционном столе я весело беседовал с сестрами и хирургами в то время, когда они мне готовили наркоз (капельница в вену). Последнее, что помню ДО операции: берут мою ногу, укладывают поудобнее, а я уже с замерзшим языком и онемевшими губами пытаюсь сказать, что резать меня рано, так как я все вижу и чувствую.
Потом был провал на час или два, не знаю, сколько шла операция. А потом – выход из наркоза, пожалуй, самое яркое, удивительное, неповторимое ощущение всей моей предыдущей жизни.
Я никогда в жизни не пробовал наркотиков. Ни в каком виде. Но тогда, после операции я не просто понял, но и почувствовал, почему становятся наркоманами. Говорят, наркоз переносят по-разному. Кому-то плохо, болит голова, тошнит. Мне было хорошо. И не просто хорошо.
Первый раз ненадолго открыл глаза после операции, когда везли на каталке в палату. Подробностей уже не помню. Помню ощущение сказочного полета по каким-то неземным тоннелям, причем, все это не как во сне, а объемно и очень реально. Снова открываю глаза уже в палате. Рядом сидит Лена, жена.
«-- Лена, - говорю, - ты посиди тут, а я еще немного полетаю.» Закрываю глаза и командую: вверх! И мое тело, оставаясь в горизонтальном положении, отрывается от каталки и взмывает вверх. Потолок как бы растворяется или расступается, лечу дальше. И через мгновение я в космосе среди звезд.
Где-то читал, или от кого-то слышал, что у наркомана две зависимости. Физическая и психологическая. И если от физической можно избавиться, не принимая наркотики, допустим, несколько лет, то психологическая зависимость остается навсегда. Что это такое, я испытал на примере курения. Бросил курить лет семь-восемь назад, физически не тянет. Но иногда память подбрасывает картинки из того, «курящего» прошлого: ах, как было приятно именно в этой ситуации или в этой обстановке покурить. Так вот с наркотиками примерно также, но, вероятно, намного сильнее. Да не «вероятно», а точно. Взять хотя бы случай с моим наркозом. Сколько лет прошло, я не помню подробностей своих полетов. Но помню, КАК БЫЛО ХОРОШО. ТАКОГО в реальной жизни не испытать и не пережить. И когда некоторые врачи или якобы психологи говорят, что наркотик можно заменить или победить каким-то «другим интересным занятием», я скептически улыбаюсь.
Потом я узнал, какое средство вводили мне в качестве наркоза. Оно не вызывает физической зависимости, более того, говорят, его частенько применяют в лечении врачи-психиатры и психотерапевты. А ведь у человека, который пробует наркотик, особенно сильный, или как говорят, тяжелый, очень быстро появляется и зависимость физическая. Так что главная проблема, на мой взгляд, это проблема первого раза. В начале этой главы я написал: человек должен попробовать все, или почти все. Так вот пробовать наркотик я не буду никогда. Это тот, редкий случай, когда лучше жалеть о не сделанном. Любопытно? Конечно. Но жизнь дороже. Знакомая преподавательница, когда говорила студентам о наркотиках, нашла очень интересное, наглядное, мне кажется, сравнение. Попробовать наркотик то же самое что прыгнуть с третьего этажа. А я бы добавил еще: или зайти в клетку к голодному льву. И в том, и в другом случае, конечно, есть шанс выжить. Небольшой. Но больший, чем у наркомана.
В больнице я пролежал десять дней. Потом еще месяца два или три дома в гипсе. Вспоминаю это время с превеликим удовольствием. Отдохнул как никогда. Лежал на любимом диване, смотрел любимый телевизор, и все за мной ухаживали. Что еще нужно человеку для счастья! Деньги? Так я получил больничные, и плюс кругленькую сумму по трем страховкам. Нога не болела. Чувствовал себя так, как будто бежал-бежал, и вдруг остановился. Наверное, такие остановки нужны иногда нам всем. Чтобы подумать: а туда ли я бегу, и вообще стоит ли так торопиться? По этому поводу вспомнился анекдот: сидят на ветке две вороны. Слышат сверху грохот. Над ними проносится самолет. Одна ворона другой задумчиво: «Зачем летит, куда торопится? Ведь так ничего не увидишь, никого не поймаешь». Впрочем, это вопрос о цели и смысле жизни – тема не сегодняшнего разговора.
Потом гипс сняли, и стал я ходить ежедневно в больницу на гимнастику и массаж. Не спеша, с палочкой.
В течение последующих нескольких лет еще несколько журналистов прыгали с парашютом, и все, ну или почти все ломали ноги. Через несколько месяцев после того, как я вышел на работу, встретился со знакомой, которая серьезно занимается астрологией. Заговорили о моем неудачном прыжке. По ее просьбе я назвал дату, она ввела ее в компьютер. Так вот, звезды сказали, что для меня этот день был крайне неблагоприятным, все могло кончиться гораздо хуже. Верить или нет – не знаю.
Время от времени вижу во сне, что снова прыгаю с парашютом. Один раз прыгал, якобы, ночью, в полной темноте. Лечу и думаю: вот сейчас земля, как правильно приземлиться, чтобы снова ногу не сломать. Не знаю, к чему это. А вообще хотелось бы в затяжной прыжок, чтобы почувствовать себя в свободном полете...
Всё вошло. Кстати, о затяжном. Моя средняя дочь Оля прыгала такой затяжной, но не одна, в связке с парашютистом. И в кого она такая?
Отредактировано Artur659156 (2015-03-04 12:00:06)
